Я волком бы выгрыз бюрократизм.
К мандатам почтения нету.
К любым чертям с матерями катись любая бумажка.
Но эту… По длинному фронту купе и кают чиновник учтивый движется.
Сдают паспорта, и я сдаю мою пурпурную книжицу.
К одним паспортам — улыбка у рта.
К другим — отношение плевое.
С почтеньем берут, например, паспорта с двухспальным английским левою.
Глазами доброго дядю выев, не переставая кланяться, берут, как будто берут чаевые, паспорт американца.
На польский — глядят, как в афишу коза.
На польский — выпяливают глаза в тугой полицейской слоновости — откуда, мол, и что это за географические новости?
И не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав, берут, не моргнув, паспорта датчан и разных прочих шведов.
И вдруг, как будто ожогом, рот скривило господину.
Это господин чиновник берет мою краснокожую паспортину.
Берет — как бомбу, берет — как ежа, как бритву обоюдоострую, берет, как гремучую в 20 жал змею двухметроворостую.
Моргнул многозначаще глаз носильщика, хоть вещи снесет задаром вам.
Жандарм вопросительно смотрит на сыщика, сыщик на жандарма.
С каким наслажденьем жандармской кастой я был бы исхлестан и распят за то, что в руках у меня молоткастый, серпастый советский паспорт.
Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету.
К любым чертям с матерями катись любая бумажка.
Но эту… Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза.
Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза.